Андре-Марсель Адамек - [Самая большая подводная лодка в мире]
Терпеливая слежка приводит его от сходней огромной подводной лодки к Дому туризма, где Макс бывает в послеполуденное время.
Вечером он следует за ним до торговой улочки порта, входит за Максом в мясную лавку. Он видит, как тот кладет клочок бумаги на стойку, и с интересом отмечает, что этот человек, живущий один, все покупает парами: две отбивные, два куска ветчины, две порции галантира из свиных голов.
* * *Во время наивысшего прилива рубка подводной лодки поднимается на два метра. Токи, идущие из глубин океана, облегчают вес стали, и корпус, о который бьются приливные струи, дышит как легкие.
Сиум просыпается среди ночи с ощущением, что «Саратов» оборвал свои швартовы. Трепет зыби и легкое покачивание всей конструкции вывели корабль из оцепенения. Словно волна свежей крови побежала по его невидимым артериям.
Сиум поднимается на палубу, чтобы проверить швартовку. Прилив сопровождается яростным ветром, который свистит в мачтах среди антенн и разбрызгивает пену до леера на сходнях. Носовая часть простирает свою тень в глубины ночи. Сиум чувствует, что корабль рвется изо всех своих сил в открытое море. Сиум возвращается в центральный пост, утопающий в красном свете. Он медленно гладит хромированный металл штурвала, блуждая взглядом по циферблатам приборов.
Он воображает, что отдал швартовы, что морда субмарины обращена к морю. С помощью механиков-узбеков, спящих в машинном отделении, он мог бы вызволить «Саратов» из западни и уйти в открытое море. Он вел бы его малым ходом на поверхности, пока не освободился бы от балластных цистерн, а потом попробовал бы погружение. Но корабль ориентирован так, что без помощи буксировщика не сможет маневрировать между берегами канала. К тому же резервуары с мазутом почти пусты, и на борту нет провизии.
Сиум гасит дополнительное освещение и растягивается на лежаке. Кажется, что в темноте стоны «Саратова» становятся громче. Это жалобы опутанного цепями царственно-благородного хищного зверя.
Когда Сиум был в плену у японцев, он тоже иногда стонал. Его страдание помимо воли выражалось неким ропотом, который поднимался из самых глубин его существа. Он сдерживал сколько мог эту невольную жалобу, чтобы не подрывать дух пленных товарищей, но еще и потому что охранники отрубали ударом сабли головы тех, кто с тоской оглядывался на свет свободы.
* * *Скопа подождал, пока Макс выйдет из дома, и устремился в холл, где его встречает стойкий запах сырой штукатурки. Он чертыхается перед сломанным лифтом и начинает взбираться по лестнице, останавливаясь на каждой площадке, чтобы перевести дух.
Когда он достигает двери, где на пожелтевшем прямоугольнике картона написано имя Макса, он прижимается к стене, сдерживая дыхание. Он знает, что звонить бесполезно: никто ему откроет. Успех дела зависит теперь от остроты его слуха.
Он упражняется в фильтрации окружающих звуков: монотонный свист канализации, окно, хлопающее этажом ниже, скрежет цинковых карнизов под лапками голубей. Время от времени глухие удары молота по железу, которые доносятся с верфей, или мчащийся по улице грузовик создают помехи для восприятия звуковых волн. Тогда ему приходится ждать несколько минут, пока не восстановится чувствительность слуха, острого настолько, что ему удается расслышать шелест падающего на пол платья.
Скопа не боится долгого ожидания. Он даже находит в этом определенное удовольствие, как рыбак, сидящий перед своими удочками, или охотник в засаде. Любое человеческое присутствие по ту сторону двери будет им рано или поздно обнаружено.
Понемногу он выявил и локализовал в здании звуки жизни. Журчание воды и звон посуды на первом этаже, радио или телевизор, приглушенно работающие на самом верху. Скорее радио, поскольку звук не резонирует. Но из-за двери, за которой он наблюдает, не донеслось ни единого шороха, не было слышно даже шуршания простыней, которое он уловил бы, если бы кто-то ворочался в постели.
В полдень радио становится громче и уже можно разобрать позывные местной радиостанции. Скопа замечает, что звук вместо того, чтобы распространяться вертикально, раздается как будто из шахты лифта. Он мысленно представил план дома, и этот акустический феномен показался ему необъяснимым.
На лестнице он несколько раз останавливается, вслушиваясь. Он не достиг еще верхней площадки, когда в нем окрепло убеждение: звук может идти только из шахты лифта. Он приникает ухом к двери, где красуется дощечка с надписью «НЕ РАБОТАЕТ», и слышит метеопрогноз, предупреждающий о новых ночных грозах. Запах расплавленного воска перекрывает запахи штукатурки.
Скопа больше не сомневается. Он пытается приоткрыть дверь, какой-то миг она сопротивляется, заблокированная изнутри. Но он упирается, налегает всем своим весом на створку, и та наконец поддается.
Под кабинкой застрявшего в метре над уровнем этажа лифта открывается глубокая — до самого подвала — пропасть шахты. Скопа успевает только увидеть молодую девушку, сидящую по-турецки на поролоновом матрасе и с ужасом смотрящую на него. Единственный шаг, который он делает к ней, увлекает его в густую тень шахты, где он исчезает, хлопая крыльями.
* * *От потрясения к Максу частично вернулся голос. Несколько кислых слов преодолевают порог его гортани и жгут ему язык.
— Нужно найти для вас другое место. Вам нельзя здесь больше оставаться.
Ким все еще бьет дрожь при воспоминании о звуке, с каким человек разбился одно шахты. Это был звук, одновременно хрусткий и мягкий, за которым последовала невыносимая тишина.
Макс открыл бутылку граппы и наполнил до краев два стакана. Мысли теснятся в его голове. Сначала он должен поместить девушку в более надежное место. Затем он займется трупом незнакомца. Судя по той бесформенной, плотно засевшей в строительном мусоре массе, которую Макс увидел в подвале, это был человек весьма грузный. Обыскав карманы детектива, Макс обнаружил карточку частного сыскного агентства.
— Хорошо еще, что это не был настоящий коп.
Последнее слово застряло у него поперек горла, как острая рыбья кость. Он задыхается, кашляет, выплевывает осколки слога.
— Настоящий кто? — спрашивает Ким.
Он не отвечает ей, и она делает глоток граппы, которая ее согревает. Взгляд у этого человека не был злым. Падая, он, казалось, улыбался. Он даже не вскрикнул.
— Что вы с ним сделаете?
— Еще не знаю, — отвечает Макс. — Главное сейчас — найти для вас другое укрытие. Есть опасность новых визитов.
— Я не хочу доставлять вам неприятности. Может, мне просто сдаться? В конце концов, через год я буду совершеннолетней, и они уже не смогут держать меня в клинике.
— Они обвинят вас в том, что вы столкнули толстяка в шахту, и оставят взаперти еще на несколько лет.
— Это всего лишь глупый несчастный случай.
— Да, но лучше бы вам не иметь к нему отношения.
Он опустошает стакан и пробует собраться с мыслями. Исчезновение детектива не замедлит повлечь за собой повальные обыски по всему городу. Макс по очереди перебирает в уме подвал Капитана, заброшенный гараж, где живет Пеле, затем трейлер Буффало. Но это все места, которые обшарят в первую очередь.
— А если я спрячусь на кладбище? — предлагает Ким.
— Кажется, у меня есть идея получше. Ждите меня здесь и ни в коем случае никому не открывайте.
Из всех, кого Сиум знал в Сан-Франсуа-ле-Моле, Макс внушает ему наибольшее уважение. В их первую встречу узбек смутно почувствовал, что тот тоже пленник, что и он ведет тайное сражение против некой темной силы. Но Сиум никогда не слышал, чтобы Макс жаловался. Боль, читавшаяся только в грустном свете его взгляда, была скрыта за круглыми стеклами очков.
Сиум узнал о нем больше, сыграв с ним партию в шахматы. Он увидел, как Макс выстраивает эффектные дебюты вопреки теориям, разворачивает свои пешки в эстетически безупречные линии. Вместо того чтобы бросить ферзя в атаку, он посылает его с поручением во вражеский стан, словно на прогулку. Он играет без тщеславия и очень далек от мысли во что бы то ни стало побеждать. Его ходы продиктованы скорее эстетикой, чем погоней за преимуществом. А если ему случается в конце разыгранной сцены захватить в плен пешку противника, он дает возможность взять свою, чтобы восстановилось равновесие.
Когда Макс приходит к нему в центральный пост, Сиум рад услышать, что тот вновь обрел дар речи. Разбирать написанное на клочках всегда казалось ему утомительным, он то и дело спотыкался на каком-нибудь неразборчивом слове.
Он слушает его долго, не прерывая. История девушки-беглянки кажется ему немного запутанной, но впервые в жизни европеец просит у него помощи.
— Здесь наверняка найдется место, где можно было бы ее спрятать, — заканчивает Макс.
